Texty
Был у меня друг художник.
Так называемый смысл его жизни представлял собой непрерывный танец, в котором постоянно происходили перемены, каждый раз менявшие его суть.
Его ошибка была в том, что он слишком много думал, и, делая одно и то же раз за разом он падал на колени и молил небо либо спасти его от назойливых мыслей, либо убить. И лишь однажды понял, что
невозможно постоянно исполнять танец смерти и не заметить, что он был продиктован жизнью.
Но после этого понял и другое: никто на самом деле не думает о смерти. Каждый думает: «когда я умру?». Он решил, наоборот, начать думать, когда он будет жить.
Картина, которую он рисовал, изображала его самого. Картина выходила за мольберт. И всякий раз, как линии от его старой кисти соприкосались с теми, что были написаны ранее, он недоумевал и содрогался, точно рыба, пойманная в сеть. Он считал, что и жизнь его, куда бы он ни шёл, всегда возвращает его к началу.
Он считал судьбу свою безжалостной за то, что та дала ему глаза, которые на еще невытоптанной тропинке уже видят его собственные следы. Я наблюдала за ним с интересом и жалостью, ожидая, когда же он поймёт, как просто, жестоко и изящно жизнь обводит его вокруг пальца. Но он не понимал.
Однажды он вскочил и побежал, желая вырваться, наконец, из порочного круга. Он бежал и бежал, кажется, ещё немного, и он обогнул бы Землю. Сердце его стучало с такой скоростью, что отдавалось в ушах; он не чувствовал голода и не понимал, куда несётся; Вскоре он уже мчался в тумане навстречу какой-то неясной опасности, не в силах остановиться. Я смотрела на него, а ему казалось, что за ним следят, но он всё равно бежал и бежал, роняя капли пота на тропинку, которую помнил лучше, чем себя самого.
Обессиленный, он упал на колени, взглянул вверх и не увидел неба — кругом была его голова.
Written by: Бор Ева Станиславовна, Кирюшин Вадим Андреевич

