Наше всё

Мы на биты залетаем, как ФБК в казематы.

Дарили песенки заям поромантичней Синатры.

Миру плевать на нас. Нам тоже плевать стало – пусть игнорит.

Во дела: фанатки наши выросли на Постиноре.

В закат цвета недель бессонных приветик отправил.

По классике: тошнит от снобов и от правил.

Ща обмяк котяра, давно стал домашним – окольцован,

но районы до сих пор хором цитируют Жильцова.

Планета крутится, как некий самолет над Минском.

Андрюха наколдует звук: на фитах синий Винстон.

Слова труднее подбирать, когда слегка за тридцать.

Известный факт: мы – неизвестные артисты.

Студия – Азкабан, в ней заперты почище Блэка.

Рэпера ваши до сих пор просятся к нам на бэки.

Их треки вырублю, уж слишком приторно.

В тишине слушаю под ребрами биток с неровной ритмикой.

Годы мчатся куда-то, сшибая столбы,

и, цепляясь за них, нас куда-то несёт.

Была цель – навсегда уходить толпы,

только в соло по-прежнему также трясёт.

Лёгким взмахом руки убирается пыль,

плёнка пишет, но только кого, режиссёр?

Может, проще совсем оставаться слепым,

и не видеть, что бит и тексток – наше всё.

Сколько вёсен и осеней? Наверное, дюжина.

Сколько раз я забросил, столько же меня завьюжило.

Спрыгнул с печи, покинув тишину,

а зря, ведь я могу случайно разбудить и сына, и жену.

Двенадцать лет я каждый год на промежутки резал даты.

Я делаю выводы, хотя необходимо – результаты.

В этой схеме чё-то не так –

это всё мелочи, но я даже не думал, что я разменяю четвертак.

И так который год я вижу, как без плавников и жабр,

задыхаясь, топится когда-то мной любимый жанр.

Я словно чуял, что сожрут, если я опоздав,

прыгну в сомнительный маршрут, ведь тут не ждут такой состав.

Мне постоянно вяжут петельки под притолокой.

Ты либо с ними, либо обними, только душу не вытолкай.

Я все эти двенадцать лет из двадцати пяти

слышу под рёбрами биток с неровной ритмикой.

Годы мчатся куда-то, сшибая столбы,

и, цепляясь за них, нас куда-то несёт.

Была цель – навсегда уходить толпы,

только в соло по-прежнему также трясёт.

Лёгким взмахом руки убирается пыль,

плёнка пишет, но только кого, режиссёр?

Может, проще совсем оставаться слепым,

и не видеть, что бит и тексток – наше всё.