Не лжесвидетельствуй (Доносчик)

Бесценное время бежало, роняя минуты.

Как будто боясь опоздать, так

стремительно-быстро.

Расстрельная камера стала последним приютом,

Последней подачкой из рук

неподкупных чекистов.

А он вспоминал по годам,

месяцам и неделям

Всю прошлую жизнь, что за дверью

железной осталась –

Как с другом они безмятежно на кухне сидели,

И как в первый раз ощутил он холодную зависть.

А друг говорил, как обычно, наивно и просто

О новых успехах своих и о новых наградах.

И в мыслях рождались чеканные фразы доноса,

И сердце его разъедало предательским ядом.

С дороги убрать неугодного было нетрудно,

И чтоб получить поскорей вожделенное место,

Он продал его как Спасителя продал Иуда,

И другом себя называл накануне ареста.

В вине свою совесть топил, забывая про Бога,

Дивясь про себя, как легко устранил он помеху.

Всё вышло удачно, да только вот длилось недолго –

Пока воронок тёмной ночью за ним не приехал.

Его обвинили в измене всему государству,

За это - известно, какая ждала его кара.

Он молча стоял и не знал, как ему оправдаться,

А только смотрел безнадёжно в глаза комиссара.

Друзьями покинутый, всеми как будто забытый,

Он вновь повторял на допросах всё те же ответы.

И только один из друзей его встал на защиту:

Тот самый, что был так безжалостно им оклеветан.

С усмешкой письмо комиссар прочитать ему подал,

Мелькнуло оно белой птицей надежды последней…

- Тебя защищает такой же как ты - враг народа,

Поэтому слово его ничего не изменит.

Бесценное время бежало, роняя минуты.

Как будто боясь опоздать, так стремительно-быстро.

Расстрельная камера стала последним приютом,

Последней подачкой из рук неподкупных чекистов.

Раскаянье позднее душу пронзило внезапно,

Всю подлость свою, наконец-то, теперь осознал он.

Он вспомнил про Бога, но дату финального залпа

Уже подписал для него приговор трибунала.

Он вспомнил про Бога, но дату финального залпа

Уже подписал для него приговор трибунала.