Портрет главного героя

Раскрытый нараспашку дом, где жизнь видна, как на витрине,

Где выставляют напоказ хозяйки нижнее бельё.

То, что под крышей – чердаком должно быть голубиным,

То, мне поверьте, не чердак; то – райское жильё.

И он снимает этот Рай за три целковых в месяц.

Ах, вы не знаете его; он – истинно святой.

Обыкновенный человек давным-давно б повесился,

А этот, видите ли, жив и пьёт свой кипяток.

Он, без сомнения, – святой, один из той "Вечери".

Он носит старенький хитон за сорок два рубля.

На переносице – пенсне "а-ля месьё Чичерин".

Его гнедая борода – не весть в кого "а-ля".

Он регулярно, сделав взнос растрепанной хозяйке,

Собачью шапку набекрень, на воротник – кашне,

В карманах руки утопив, спускается по шаткой,

Прогнившей лестнице во двор. И глядь – его уж нет.

Его боится детвора. Старухи ненавидят.

Обидной кличкой "Дуремар" вослед ему шипят.

Грозятся в сумасшедший дом заслать за то, что жидик,

За то, что гад он и шпион от головы до пят.

Еще за то, что он глухой, за то, что не ответит

Такой же бранью им в ответ (и, не дай Бог, грубей),

За то, что, голову втянув, утонет на проспекте.

Да что там много говорить – за то, что нет слабей.

А там, на улице, мороз в лицо чахоткой лижет.

И носовой платок в крови, промакивая рот.

Он не понятно чем живет, чем – не понятно – дышит?

Одно понятно: жизнь его туберкулёз грызет.

Он, только за полночь домой добравшись незаметно,

У низкой двери постоит, горбат и невысок.

Он снимет шапку и кашне, присев на табуретке,

И будет долго наблюдать свой носовой платок.

Лишь о духовном помышлять осталось, ведь жилище –

Четыре шага поперек, четыре шага вдоль.

Раскольниковский потолок у двери чуть повыше;

А лёжа на тахте, его заденешь бородой.

И треугольное окно размерами пугает:

Увидишь море ржавых крыш да каланчу вдали.

На гвоздь подвешенная клеть со старым попугаем,

Умеющим твердить одно: "Копейку подари!"...

Он нелюдим. Он по ночам чадит дешёвой свечкой.

Он изучает потолок со сломанной тахты.

И в голубых его глазах печаль не человечья:

Вот точно так же смотрят вдаль сиамские коты.

И в голубых его глазах печаль не человечья:

Вот так же смотрят на Сиам сиамские коты...